Долго стояли военные на юге, и долго маги искали там чужеродных зачинщиков и подкупленных ими местных жителей. Однако большой крови с тех пор не проливалось, и уезд снова живет достаточно спокойно, туда каждое лето ездят отдыхать из столицы семьями, с детьми.
– Во Франконии свобода никому не повредила, – неуверенно буркнул Рони.
– Точно, – с легкой издевкой похвалил его Евсей Оттович. – Нам так прямо помогла. Знаешь, почему у них магов нет? Потому, что всем толковым головы оттяпали: они же придворные были, короне опора. А когда разобрались да спохватились… Юнц прямо волком воет. Каждый год франконский посол ездит во дворец и слезно просит госпожу Дивану допустить детей его страны в наш высший колледж. Сыты они свободой. Две автономии у них, где инородцам горло режут каждую ночь. И сверх того силу набирает орден джиннов, неуловимый и всемогущий. Нет укорота ни первой беде, ни второй. Ох, Юрка, вырастешь большой, поймешь. Мы все равны и свободны, пока над нами есть общая воля, признаваемая каждым. Иначе – беда… Слишком страна велика, слишком мы разные в ней живем. Всем одинаково хорошо не сделаешь. Одни в Пророка верят, другие в Спасителя, третьи бубном и камланием богам угождают, четвертые Дао чтут. И так далее. В общем, лучше плохая Дивана, чем хороший мордобой и море кровушки ради славной новой идеи.
В дверь кабинета решительно постучали. Евсей Оттович буркнул «да». На пороге тотчас возникла Ленка с супницей. За ней последовали и остальные женщины дома. На стол накрыли быстро, расселись и стали ужинать.
– Женечка, тебе уютно? – не знакомым никому тоном заворковал Евсей Оттович, глядя на жену.
– Очень, спасибо, – улыбнулась та. – Но борщ я не освою за один день, солнце мое. Сложное блюдо, многое надо понять и перенять.
– Значит, станем гостить часто, – расцвел улыбкой начальник тайной полиции.
– Свет мой, не желаешь ли достойных хозяев этого дома пригласить к нам?
– Ну наконец-то ты нашла себе гостей по сердцу, – восхитился Евсей Оттович.
Мари с недоумением пожала плечами. Для нее, и это читалось в каждом движении, было совершенно непостижимо представление новой знакомой о свободе. Как можно всерьез звать мужа солнцем? Опекать его, ждать целыми днями, взгляда не поднимать на посторонних и полагать себя совершенно и окончательно довольной жизнью. Попробовала обсудить и переубедить – и наткнулась на спокойный, вполне взрослый и рассудительный отпор.
– Мы по-разному воспитывались и видим жизнь неодинаково, – сообщила жена начальника полиции, еще когда до ужина, на кухне, аккуратно выкладывала сладости на большой поднос. – Мой муж сияет среди прочих мужчин как солнце, оттого и взор мой к нему обращен. Он ограждает кольцом нерушимых стен покой семьи. Он принимает на себя удары судьбы, он обеспечивает дом. Я же свободна от всех этих тяжких забот. Я веду дом, воспитываю детей и даже переписываюсь с отцом и братьями, мне ничто не запрещается.
– Но, Эжени, а как же образование, работа, общественная деятельность? – еще более поразилась Мари.
– Я родилась в просвещенной стране и закончила женское медресе, – гордо отозвалась Женя-Марджана.
– И чему там учили?
– Самому полезному для жизни. Три языка, толкование священных книг, искусство поддержания беседы, пение, приготовление пищи и прием гостей. А еще всему тому, что должна знать хорошая жена, чтобы муж был ею доволен.
Лена подмигнула Екатерине Федоровне, нарезающей сыр тончайшими ломтиками. Та заинтересованно повела бровью:
– А как ваша семья, Женечка, восприняла то, что Евсей Оттович иноверец и иноземец?
– Это сложная и длинная история. У меня на родине любое продвижение сопряжено с обретением покровительства и созданием союзов. Мой отец прибыл в столицу в надежде приблизиться ко двору паши.
Женщина улыбнулась. Оказывается, рассказывать о прошлом приятно, когда тебя слушают так внимательно и тепло. Когда есть убеждение, что сказанное не покинет пределов комнаты, не бросит тень на имя и репутацию дорогого человека. Ведь и без того брак причинил ему немало вреда, однако ни разу Евсей Оттович не высказал огорчения или раздражения по поводу сделанного выбора.
Странно вспомнить: увидев будущего мужа в первый раз, она сочла его некрасивым, грубым и даже опасным. Тогда ей было четырнадцать. В их дом пришла пожилая дородная женщина из квартала города, соседнего с дворцом, села на расстеленный для нее лучший ковер во внутреннем дворе, в женской половине, стала прихлебывать дорогой зеленый чай, пробовать халву и интересоваться бессмысленными мелочами вроде сорта риса, предпочтительного для настоящего горского плова, – то есть готовить почву для длинного и серьезного разговора. Сестре Саадат уже шестнадцать, самое время, даже поздновато. Но такую гостью из богатого квартала стоило ждать. А с ней рядом сидит и брезгливо рассматривает чашку из лучшей голубой горской керамики старшая женщина рода Али-Беков. Если за их сына, то большего счастья и представить нельзя. Первой женой, за старшего, за наследника… Да его отец – советник самого паши!
Служанки с ног сбились, наспех готовя и подавая лучшее, что есть в доме. Мать поманила, шепнула в ухо:
– Беги к Гюльсар, нельзя сидеть так, без мудрой женщины бабушки Гюль, избранной отвечать за дела этого квартала.
И Марджана побежала. До дома старой Гюльсар по узкому лабиринту улочек с глухими глинобитными заборами. Оттуда на рыночную площадь. Она бы в другое время и не пошла одна, но сейчас надо. Все люди дома старой Гюльсар, не занятые неотложными делами, бросились искать бабушку, столь нужную теперь, срочно. Так некстати пожилая распорядительница всей женской жизни квартала обнаружила на своей кухне нехватку приправ…