Уже топает босыми ногами по коридору. Бзынь – это крючок в прихожей. Плохо держался, бывает. Шлеп – это картина, прислоненная к стене.
Вошла. Семен улыбнулся. Такая милая, хоть и неугомонная. Тоненькая, с немыслимыми, чуть раскосыми глазищами, темно-серыми обычно и синеватыми теперь, в тепле юга. С волосами настоящей жительницы берега льдов – черными, густыми и совершенно прямыми, как шелк.
– Это что? – обличающе подняла она листок, удерживая его двумя пальцами. – Сёма, как ты мог?
Увидела штору, сбившуюся в комок на полу, разлитое молоко и осколки стекла. Охнула, выронила бумагу и закрыла лицо руками:
– Опять я разбушевалась? Хромов, зачем ты меня провоцируешь?
Она схватила совок и стала решительно сметать в него стекло маленьким веничком. Вытерла пол, вскочила на стул и принялась вешать штору. Семен подобрал листок и припрятал в карман. Приятно видеть, что будущая жена хоть и монстра, но монстра домовитая. Сперва от расстройства ее не прирученная еще сила роняет и крушит, а потом Ренка все сама исправляет. И готовит она вкусно…
Береника спрыгнула, села на стул и ткнула пальцем в соседний. Протянула руку за листком. Пришлось отдать. Жалко за день лишиться еще одного стакана, ведь так? Прочла повторно. Поморщилась.
– С моих слов, гнусный ты мемуарист. С моих, но на свой лад…
– А я готов доработать. – Семен понадеялся решить дело миром.
– Ты же обещал мне, что напишешь сказку про Карла Фридриха, – укорила Береника.
– Так вдохновение! – использовал самый смутный аргумент Семен.
– Могу и его прикончить, – мрачно пригрозила Береника. Рассмеялась, подмигнула: – Не могу, ты же знаешь. Просто я очень удивилась и немножко обиделась, ты мог мне сказать сам… Ведь если бы я сильно обиделась, опять пришлось бы платить за замену стекол, наверное. Я так старалась не распускаться и не чудить. Теорию я выучила, а вот практика…
– У тебя уже получается гораздо лучше, – с долей сомнения предположил Семен.
– Погоди, я еще разок прочитаю. Может, совсем исправлюсь. Или испорчусь?
Хромов быстро прошел к окну и закрыл его. Два дня назад вот не закрыл – хлопнуло, стекла вдребезги. Спасибо, хоть Ренка не умеет злиться по-настоящему, никто не пострадал…
«Береника надела варежку, одним ловким движением повернула малиновую от жара задвижку, устроила в печурке очередную восьмушку поленца и закрыла дверцу. Ткань прихватки не потемнела, даже не стала по-настоящему горячей. Зато на миг багрянец огня выплеснулся наружу, своим сиянием ярко осветив весь закут вагона, отведенный на семью. И оттого показалось, что стало теплее. Доски заиндевелой внешней стенки порозовели, фальшиво обещая надежную защиту от мороза».
Береника дернула плечиком:
– Сначала надо сказать про зиму. Лютая была она, деревья рвало стужей. Потом про деда Корнея.
Семен добыл из кармана свою тетрадку и стал торопливо записывать. Теперь, он не сомневался, работа пойдет. И над книгой, и над контролем удачи. Карл Альберт, папа Береники, снабдил неумелого хранителя птицы подробнейшим набором указаний по поводу его обязанностей. Взлетевшая птица в первые месяцы опасна даже для себя самой. Она не умеет еще ровным счетом ничего. Нелепо хлопает крыльями, бьется и может даже пораниться. Надо оберегать, помогать и воспитывать…