– Репутация врача – штука трудноремонтируемая. Так что в итоге с Рони?
– Здоровье стабилизировалось. Вырос он нормально, хотя даже Юнц опасался осложнений. Все же сыну тогда не было четырнадцати – еще ребенок. Марк сам, лично, сделал для Рони протез стопы. Магия, сталь, каучук, эффект сращивания при надевании. Рони бегает, плавает, занимается борьбой. Все у него нормально. Кроме этой неугасающей злости… Час назад я отправила по просьбе Яши напиток Потапычу. «Кровь земли».
– Семейную легенду о женской власти и подкаблучниках? – позабавился Карл.
– Именно. Знаешь, братец, – Фредерика виновато вздохнула, – своему сыну я не рискнула бы его предложить. Я иногда полагаю, что Вдову он ненавидит куда сильнее, чем следует. Вопреки здравому смыслу, соображениям о благе страны и прочему. И я понятия не имею, налаживает ли он связи в посольстве Арьи, например, на пользу нашей тайной полиции или же хранит на задворках сознания иную мысль про запас.
Фредерика встала, убрала со стола обе чашки, глянула в окно и охнула. По накатанной колее к дому мчалась, возмущенно взревывая на кочках, «Тачка Ф». За рулем сидела… Ленка, она азартно взвизгивала, когда машина прыгала особенно высоко, и била по груше сигнала точно таким движением, что подсмотрела у Фредерики в первый день знакомства. Рони был пассажиром, он кричал указания во весь голос, но в управление не вмешивался. И еще он – улыбался. Так незнакомо, по-мальчишески, без обычной мрачности… Фредерика потерла глаза и тряхнула головой. Рядом уже стоял Карл и тоже смотрел. Хохотнул, гордо подбоченился – и торопливо шепнул заклинание, тормозя излишне разогнавшуюся машину перед воротами.
– Резковато для первого урока, – обеспокоился он. – Пойду пожурю.
– Не трудись. Они сами направляются сюда.
Груда пакетов о четырех ногах – Ленка, Рони и покупки – и правда медленно двинулась к дому. Шли явно на ощупь. Развеселый Макар выглянул из-за уцелевших чудом ворот, взялся покрикивать «левее», «теперь правее». Ленка в ответ звонко, на весь парк, сообщила, что злыдней кормить не станет. Проняло всех, даже шофер врача Торопова прекратил любовно полировать бархоткой капот сыто и мягко урчащего автомобиля. Парень уже попробовал вареники и тайком мечтал о столь же безупречном обеде!
Пакеты распределили на всех и потащили через мастерскую. От дверей жилой части дома донесся новый Ленкин вопль, требующий от всех без исключения немедленного переобувания.
– По паркету шагаете, ироды! – раздалось уже отчетливо.
– Вздувшемуся, – уточнил Рони.
– Так займись! У нас вечером прием, а тут грязи на три воза хватит, – парировала Ленка.
– Я уезжаю, мне некогда.
– Тогда гэть отсюда, борщу на старом сале будет изрядная экономия.
– Лена, а что это за борщ такой? – заинтересовался племянник Карла.
– Для мастеров по паркету особое блюдо, – отрезала та, роняя на пол кухни мешок немалых размеров. – Повторяю: гэть, лентяй. Кто в кабинете не убирается и стол не полирует, тот пусть на плюшках с маком держится.
– Я одумался.
– Тогда полчаса тебе на наведение глянца, – предложила Ленка, стряхивая пальто на руки вежливому Селивану. – Бери вон Колю моего в помощь. И если я с этой, как ее?.. инспекцией приду и пылюку замечу, оба останетесь сыты исключительно запахом.
Карл благодарно улыбнулся жене и выбрался в коридор, оставляя за спиной общий шум. Макар растапливал самовар, Селиван проверял котел и загружал уголь, Леха возмущенно ругался, но перебирал купленную на базаре гречу, как и было велено. Фредерика звенела посудой и, развязав мешок, охала над купленными Леной для «приема» скатертями. Такие никогда не стелют в домах знати: серый лен с пестрой крупной вышивкой цветными нитками. Однако гости останутся довольны необычным для них ужином, в этом баронесса ни на миг не усомнилась. И Лена права: пытаться надувать щеки и оформлять прием в традициях знати – глупо и нелепо. Этим Потапыча не впечатлишь, а ей, если признаться честно хоть себе, хотелось бы удивить Большого Миха.
Карл прошел коридор насквозь и открыл дверь в свой старый кабинет – единственную комнату особняка, сохранившуюся практически неизмененной. Правда, на огромный стол наброшена парусина, кресла укутаны серой, выгоревшей тканью, пылью и паутиной. Паркет, Рони прав, местами вздулся. Но все-таки здесь он окончательно дома. Карл очертил пальцем периметр входной двери, буркнул заклинание – и пыль послушно взвихрилась, собираясь в одну компактную спрессованную плитку. Вот теперь можно без угрозы длительного чихания снять ткань и сесть в любимое кресло. Второе немедленно занял Рони. Виновато пожал плечами, отчего правое вздернулось выше левого, которое имело несколько скованную подвижность.
– Она молодец, твоя Лена. Дала нам время спокойно поговорить. – Не позволяя себя перебить, Рони быстро продолжил: – Мама уже наверняка рассказала. Да, я тебя не послушался, вернулся – и вот чем это закончилось. Не смотри так, перед тобой я не виноват. А перед ней… Разве за такое оправдаешься? Мало того что я лежал пластом и на меня шли все деньги… я ведь еще и бессовестно капризничал, полагая себя несчастнейшим из людей.
– Все мы порой ошибаемся, – примирительно сказал Карл.
Смотреть на Рони ему было тяжело. Он помнил племянника весьма похожим на Саню, то есть сочетающим в себе характерную для фон Гессов веселую проказливость с упорством и серьезностью в делах важных, первоочередных. Сейчас Рони очень изменился. И внешне он был иным. Остаточная ударная волна задела его и помяла. Не так сильно, чтобы назвать итог уродством, но приметно. Однако не только из-за ее жестокой силы в кривоватой усмешке Рони таилась непонятная горечь.