Паутина удачи - Страница 17

Удача – она похожа на живой узор облачных теней, что бежит вместе со своим особым ветерком, меняется ежесекундно, сплетается и рассыпается. Порой бывают пасмурные дни и темные места, напоенные извечной тенью. Но куда чаще «погода» везения близ рельсовых путей ровная. Свет и тень чередуются, мелькают и движутся. Сегодня вовсе занятно. Место хорошее, ясное, теней почти что нет, не дует тревожный ветер, не гонит темных облаков. Это я ощутила точно и обрадовалась, что сегодня не случится ничего плохого. Зато можно ждать странных и светлых новостей.

– Все хорошо, мам, – вслух подтвердила я.

– Вот и ладно, – сразу поверила мама.

До сих пор не знаю, что сказал ей отец о моем везении и моих способностях, но, кажется, немало: она в меня верит. Успокоилась, улыбнулась и пошла собирать на стол.

Наш старенький паровоз – путейские дети прозвали его «Букашкой», «Букашем», и имя прижилось, поскольку в обозначении серии есть буквы «Б» и «У», – вздохнул, сердито загудел вслед «Зеленой стреле», такой несолидной, шумной и поспешной, разбудившей его, пожилого, степенного и работящего. Мне он всегда казался очень похожим на своего машиниста, деда Корнея. Свистит, сердится, пыхтит на подъемах-тягунах, ругается и нудно стучит… А на деле – толковый, беззлобный и надежный. Только очень уж уязвляет его то, что есть в мире иные локомотивы… и, хуже того, дирижабли.

Неделю назад дед сидел весь день у Михаила Семеновича. С ужасом слушал про самобеглую коляску, прозванную с недавних пор по-новому, автомобилем. Ей, оказывается, рельсы не нужны! Она даже по столичным улицам ходит. У правительницы недавно появился свой гараж…

Дед сокрушался целый вечер, сетуя, что придуманное новшество чересчур опасно, дымно и вредно. А в глазах читался страх: вдруг паровозы, которым принадлежит вся его душа, однажды окажутся забыты ради нового чуда техники? Даже папа пожалел деда, сразу и полностью согласился с тем, что самобеглые коляски вредны, у них нет будущего. Но я-то вижу по глазам, что думает он иначе.

«Букаш» загудел повторно, короткими резкими звуками собирая к вагонам своих припозднившихся пассажиров. Лязгнула сцепка. Саня на правах внука машиниста гордо сообщил всей детворе:

– Славно тронулись, без всякого толчка. Дед – мастер!

Паровоз в последний раз оповестил окрестности о своем отбытии. В бестолковом третьем вагоне заголосили буйно и не вполне трезво, наспех считая детей и взрослых, зазывая пропавших. Им шумели в ответ соседи, сообщая, что Толька гостит в восьмом, а Петр – в четвертом… Колеса считали стыки рельсов все бодрее, легкий ветерок шевельнул мамины рыжие волосы, яркие, похожие на завитые в пружинки солнечные лучи. Я в очередной раз подумала, какая же мама красивая и складная. Она подошла, встала за моей спиной, теперь еще и погладила по голове. Сразу стало тепло на душе и радостно… А еще в сиянии ее волос странным образом копится небольшая и весьма уютная домашняя удача. Может, оттого и борщ у нас неизменно вкусный, и пельмени несравненные, и даже самая простая каша съедается без остатка и с аппетитом. Не от голода – а в удовольствие. Мама в любое дело душу вкладывает.

– Ну где этого паразита носит? – заново растревожилась она. – Мы уже ход набрали. Все тут, обед стынет.

По крыше вагона застучали сапоги, вымеряя ее от хвостовой сцепки к нашей двери. Мама фыркнула, пряча за показным возмущением радость:

– Все не как у людей! Хуже мальчишки по вагонам прыгает. Саня, иди ко мне. Он ведь и вниз сигануть способен, не думая и не глядя.

Брат послушно юркнул маме под руку. Вовремя – с крыши и правда прямо на ступеньки свалился отец. Он ловко перехватил поручни, качнулся вверх и сел на нашу лестницу, щурясь от сдерживаемого смеха. Мама и правда ругалась занятно. Раз пять обозвала любимым словом «паразит», потом припомнила «чертеняку». Дальше пошли бабушкины обороты с южным выговором – бисово отродье, вимпирь… Сама я бабушку не застала, но знаю, что дед Корней увез ее из села, стоящего неподалеку от южной ветки путей. И мама Лена, кажется, куда больше унаследовала от своей южной родни – яростный характер, неспособность копить обиды и столь опасную для женской части населения поезда готовность каждую минуту дать бой по самому малому поводу.

Выговорившись, мама вцепилась отцу в волосы и сделала вид, что хочет выдрать изрядный клок. А потом рассмеялась, довольная смирением Короля, нагнувшего голову для удобства «трепки».

– Устал?

– Лен, да не с чего, – отмахнулся он. – Три плети, ребята все сделали быстро, на одном дыхании. Семенович сказал, телеграмма пришла. Нас спешно переводят на северо-западную ветку. Там большая стройка, вот где будем уставать. Нужно подсобить, а мы самые ближние к дуговой связке путей. А пока дней восемь отдыха.

Король сунул руку во внутренний карман куртки и извлек небольшой жестяной футляр. Бережно перевернул, извлекая с десяток слабых стебельков подснежника с мелкими, едва наметившимися бутонами цветков. Понятно – искал в лесу и едва успел запрыгнуть на площадку хвостового вагона. Футляром, а точнее, банкой тотчас завладел Саня. Еще бы! Целое состояние: узорная, со сложной выпуклой чеканкой, с золотой краской контура рисунка. Начпоезда хранит чай в очень похожей банке. О ней знают и мечтают все мальчишки…

– Откуда? – Восторгу брата не было предела.

– Из «Зеленой стрелы» кто-то выбросил, – улыбнулся Король, подталкивая детей в спины и двигая всю семью в сторону вкусно пахнущего обеда. – Для богатых детей, Саня, это не сокровище, а мусор.

– Ну и дураки, – немедленно постановил Саня. – Жаль, крышку они зажулили.