Паутина удачи - Страница 84

– Темноволосый, чуть выше среднего роста, – прикинул Карл вслух, изучая выбранного уголовника. – Зубы гляну, железа быть не должно, а то не поверят. Если до рассвета за нас не возьмутся настоящие маги, успею. А ведь им будет некогда, я убежден. Значит, вот он, мерзкий тип, именовавший себя Королем и поплатившийся за самонадеянность. Находится при смерти, счет идет на минуты. И мне его, увы, не жаль…

Сняв кольцо оков с руки (магия первого года обучения, ничего сложного), Карл быстро разделся, стащил одежду с полутрупа, выбранного на роль Короля. Передвинул того на свое место, заново приковал. Оделся сам, просунул руку в щель между досками, шевельнул пальцами, подзывая едва живое проклятие, которое неминуемо погибло бы к утру без питательной почвы – человека. И разместил шрам-сорняк на чужой ладони.

Свернутая сухая улитка ожога расправилась, нащупала ложбинку линии жизни и легла в нее. Стала стремительно впитываться, пуская отростки вглубь. Отданный в ее власть человечишка умирал, – значит, исполнение предназначения было теперь близким, как никогда прежде. Сковать память, лишить удачи, довести до отчаянного и безнадежного положения, лишить последнего достояния – самой жизни – и оставить черным, измененным, словно бы сожженным. В назидание иным, рискнувшим усомниться в силе магии темной удачи…

Карл приладил себе чужое кольцо оков, устроился на месте врага, подосланного покалечить Короля, и спокойно заснул.

Переполох на вокзале смешал все планы, в том числе и для магической полиции. До рассвета лучшие ее силы старались проникнуть на закрытую людьми Евсея Оттовича территорию. Их неизменно обнаруживали, в том числе и благодаря дополнительной сигнализации, выставленной ректором Юнцем. Пленников в вагоне проверили – оказалось, что все на месте, но проклятый умирает. Составили доклад и уже собрались отсылать наверх, но тут вспомнили, что заключенного, именуемого Королем, велено было довезти «отдельно и в сознании». Снова загремели засовы. Перепуганный собственными мыслями о предстоящем отчете и неизбежной каре, бывший нелегал-дорожник, дослужившийся до ничтожного звания младшего мага-экспедитора, пинками разбудил уголовников. Каждому выдал его документы, с самым зверским выражением на лице велел помалкивать и проваливать, не забывать своих грехов и работать если не за совесть, то за страх. Осведомители ведь нужны каждому ведомству и в любой среде, особенно в самой темной.

Рассвет еще и не думал о побудке, а Карл фон Гесс, дрожа от холода в дырявой куртке с чужого плеча, уже плелся по темной улице. Все дальше от вокзала, к окраине города. В свете первого же фонаря он изучил новые документы и остался ими доволен. Бывший Король именовался в них Николаем Горловым, жителем столичного пригорода, жестянщиком.

– Удача странно выражает благосклонность. Хотя… Ленка будет рада, – хохотнул Карл. – Не зря она звала меня Колей.

Спасаясь от холода, он перешел на спотыкающийся бег. И рад бы быстрее, да сил пока не накопил. Подстегивали и не давали окончательно ослабнуть лишь мысли о борще. Не могла его замечательная жена, пребывая в доме хоть один день, не обеспечить питанием всех, с запасом. В сознании рисовалась картина знакомой с детства кухни особняка, светлой, с большими окнами. У стены – длинный разделочный стол, магические горелки, чуть дальше – ряды полок с припасами. Сбоку покрытая изразцами печь. Пол дубовый, из широких сплошных досок изрядной толщины под многослойным сложным лаком и дюжиной заклинаний, оберегающих древесину от царапин и избытка влажности. На плите находится самая крупная кастрюля. Лена улыбается, расторопная, розовая от тепла и работы, с выбившейся упрямой прядью, похожей на бронзовую витую пружинку. Жена ловко рубит зелень, привычно, не оборачиваясь, обзывает своего Короля чертенякой и примеряется к куску рельса, готовясь звать всех к ужину. Талия у нее перехвачена белыми лентами передника, бедра широкие и крепкие. Жаль, кухня велика, в вагонах было лучше. В вагонах он с достойным пацана энтузиазмом помогал в готовке, то и дело обнимая – и немедленно получая по шее. Веселая жизнь… вспомнить приятно. А еще так и лезет в нос, раззадоривая аппетит, замечательный запах южного жирного борща, да с ржаным хлебом Ленкиной выпечки, да с чесночком, да с выменянной у жителей Белолесского уезда кедровой настоечкой… Немыслимое соединение двух приятных картин из разных жизней! Притягательное вдвойне.

Карл облизнулся и прибавил шаг. Желудок поворчал одобрительно, пригрозил болью, торопя еще сильнее. Вот уже город остался позади и знакомые особняки замелькали так, словно он – призовой рысак, а не голодный арестант, отпущенный по ошибке. Слева арка въезда к графам Уваровым, справа знакомая ограда советника юстиции Милошева, а далее узорная ковка с вензелями князя Борского. И наконец…

Свой дом Карл не узнал. Он понимал, что беды не могли обойти стороной сестру, однако надеялся, что удар окажется не столь сокрушительным. От прежнего уюта и если не зажиточности, то аккуратности не осталось и следа. Бывший Король прищурился, прошипел без внятного звучания несколько энергичных фраз далеко не магического свойства – из путейского лексикона. Тихонько рассмеялся, применяя к ситуации обычную для фон Гессов мысль: «А может, в конце концов, и это к лучшему?» Ведь в нищем и полуразрушенном доме Лене гораздо проще начать новую жизнь. Для нее есть место и дело, от ее работы видна явная всем польза.

Следующая фраза прозвучала не громче, но уже включала магию. Карл убедился, что дом не под наблюдением и что его Лена разместилась в правой пристройке, в комнате с удобным окном. Забраться на узкую приступочку фундамента и поддеть старый оконный запор оказалось несложно. Рама скрипнула, сетуя на привычную по давним временам баронскую лихость. Сколько раз он под утро возвращался и крался на цыпочках в свой кабинет… Подтянувшись, Карл перебрался через подоконник, спрыгнул на пол и закрыл окно. Побрел искать жену, натыкаясь на мебель, расставленную невесть как и совсем иначе, чем прежде.